Разорванная связь - Страница 31

Кажется, я пытаюсь решить неразрешимые вопросы. Каждый человек должен установить для себя некую норму морали. Некие нравственные законы. И вполне очевидно, что эти нормы начинают размываться в двадцать первом веке. Может, поэтому мусульманская община с таким остервенением и злостью борется против разлагающего влияния другой цивилизации на их нормы жизни и морали. Может, поэтому все большее число молодых девушек надевают на голову платки, даже в цивилизованных европейских странах, как форму защиты от влияния иной морали и нравственности. И полем битвы являются уже не только души, но и тела людей. Их настоящее и будущее. Кто знает, что есть истина? В Древней Греции, являющей собой классический пример развития цивилизации, одной из обязательных норм обучения для всех мальчиков были гомосексуальные отношения. Или мы возвращаемся к тому, с чего мы начали? И свингерство всего лишь пещерное проживание людей, находящихся на одной замкнутой территории и вынужденных размножаться подобным образом? Ведь эскимосы, традиционно предлагающие свою жену на ночь пришедшему гостю, на самом деле действуют в соответствии со своими традициями нравственности, направленными на выживание данного национального этноса, даже таким, кажется, невозможным и противоестественным путем, который является единственно правильным в их условиях. И, может, в каждом из наших поступков есть отражение некой целесообразности, не доступной нашему пониманию?

Хорошо, что я не эскимос. И даже не немец. Пусть я не так развит, как цивилизованный европеец, и не столь одичал, как эскимос, но мне хорошо и удобно в своей нише. И я не хотел бы менять ее на другую, даже более совершенную».

Дронго взглянул на часы. Уже полдень. Нужно узнать, как идут дела у комиссара Морено. Он переоделся, поменял рубашку и костюм, вышел из своего номера. У работавшей рядом горничной было уставшее лицо.

– Добрый день, – поздоровался Дронго.

– Здравствуйте, сеньор, – кивнула пожилая женщина, – я сейчас буду убирать в вашем номере. Сегодня у нас такой тяжелый день.

Он понял, что она ему сказала, и, кивнув на прощание, прошел к лифту. Когда он вошел в кабину, то даже заколебался. Но затем нажал кнопку четырнадцатого этажа. В конце концов, он обязан выяснить, чем все это закончилось. Ведь он был одним из основных подозреваемых.

На этаже уже никого не было. Комиссар и его сотрудники уехали в полицию, оставив одного дежурного у номера, где произошло убийство. Очевидно, они будут ждать результатов всех экспертиз, назначаемых в подобных случаях. Нужно провести вскрытие убитого, уточнить точную причину смерти, проверить все полученные отпечатки пальцев, просмотреть список гостей, ночевавших в отеле в эту роковую ночь, уточнить через генеральное консульство социальное и материальное положение убитого. На все это уйдет несколько часов, если не больше.

Дронго повернулся к лифту, когда услышал за спиной голос Гарригеса. Он повернулся.

– Мы отправили все материалы на экспертизу, – пояснил Гарригес, – но пока ничего не нашли. И никто не может объяснить толком, почему он решил снять одноместный номер. Никто, кроме вас, сеньор Дронго. Я искал вас на вашем этаже. Комиссар Морено попросил вас не покидать этого отеля до сегодняшнего вечера. Как и всех остальных членов группы, с которыми приехал сюда сеньор Золотарев.

– Ясно. Мы почти под домашним арестом.

– Нет, нет. Вы неправильно меня поняли. Это всего лишь мера предосторожности. Вы один из самых главных свидетелей. Речь идет, в том числе, и о вашей безопасности.

– Спасибо за заботу, – иронично заметил Дронго. – Там был один удар или несколько?

– Я вас не совсем понял.

– Его били лампой или это был только один удар? – уточнил Дронго.

– Насколько я понял, там был только один удар. Возможно, не очень сильный. Но удар пришелся в висок, и сеньор Золотарев сразу умер.

– Мне сказали, что его пиджак висел в шкафу на вешалке. Это правда?

– Кто вам сказал?

– Зять погибшего. Вы вызывали его на опознание тела.

– Мы его действительно вызывали. И пиджак висел в шкафу.

– Когда я уходил от Золотарева, я повесил его на спинку стула. И если даже предположить, что сам Золотарев поднялся и открыл кому-то дверь, то вряд ли бы он стал перевешивать свой пиджак в таком состоянии. Это сделал кто-то другой.

– Тогда нужно найти этого другого, – резонно заметил Гарригес, – а у нас нет никого, кроме вас.

– Вы проверили по центральному компьютеру, сколько раз открывалась его дверь? Вы все точно проверили?

– Конечно, проверили. Здесь не может быть никаких ошибок. Сначала дверь дважды открывали. Карточкой, а потом изнутри. С интервалом в две с половиной минуты. Это, очевидно, были вы, когда сначала вошли, а потом вышли из номера.

– Две с половиной минуты, – пробормотал Дронго, – я полагал, что был там гораздо меньше. Но это вполне возможно. Я включил свет и искал что-то упавшее на пол. Но ничего не нашел. А потом?

– Через два часа, нет, даже через полтора, он открыл дверь сам. Если, конечно, все это время был один. Потом дверь снова открыли, примерно минут через пятнадцать. Нет, точнее, через четырнадцать. А еще через час кто-то вошел к нему, используя его ключ, и ударил его по голове этой тяжелой лампой. Убийца был там три минуты или чуть больше. Но именно в это время убили сеньора Золотарева. Наши патологоанатомы уже не сомневаются в этом. И мы можем почти с абсолютной уверенностью говорить, что неизвестный человек, который вошел в номер, используя пропавшую карточку-ключ, и был тем самым убийцей. Мы с комиссаром считаем, что это могли быть либо неизвестный, которому открыл дверь сам Золотарев, этот неизвестный похитил со стола карточку и затем воспользовался ею – либо…